Судить по этой книге – я идеален, пусть речь даже только о спорте. Конечно же это не так. Как говорили средневековые схоласты, дьявол и ангел держатся за одну и ту же книгу.

Я делал сколько угодно и ложных шагов, и опрометчивых, и строил отношения нередко с предвзятостью. Но совершенно точно одно: в главном я был неизменным. И это главное – бескомпромиссное движение к цели, такой, какой я ее представлял. И в этом движении я ни во что не ставил себя. Здесь я действовал без колебаний.

Воспоминания…

Воспоминания невозможны без личного. Следовательно, они всегда с достоинством и слабостями личного. В какой бы среде человек ни действовал, какими бы общественными идеями ни руководствовался, это личное неистребимо.

"…Мы знаем,– писал Жан Жорес,– что экономические условия, форма производства и собственности составляют основу истории. Как и в жизни большинства людей на первом плане стоит профессия, то есть экономическая форма индивидуальной деятельности, которой чаще всего определяются привычки, мысли, страдания, наслаждения и даже мечты людей, так в каждый период истории экономическая структура общества определяет политические формы… и… общее направление мышления… Однако не следует забывать, что, как это никогда не упускал из виду сам Маркс, которого слишком часто унижают истолкователи… людские страсти и идеи изумительно разнообразны, и почти бесконечная сложность человеческой жизни не поддается грубоватому механическому подведению под экономическую формулу. Хотя содержание жизни человека определяется прежде всего человечеством, хотя человек более всего испытывает на себе разностороннее и непрерывное влияние общественной среды, однако он живет, чувствами и духовно, в более обширной среде… Итак, Маркс предвидит период полной интеллектуальной свободы, когда человеческое мышление, не искажаемое экономическим рабством, перестанет искажать мир…" (Жорес Жан. История Великой французской революции. Госиздат, 1920, т. 1. С. 7, 9).

Вздорны упреки авторам воспоминаний в личном отношении к событиям. Лишь через человека и возможны история и общественное. Нет истории очищенных чувств и мыслей. Есть страсти, если угодно, предвзятости – это ведь почти одно и то же.

Люди выступают не как запрограммированные машины, некие символы от чувств и долженствующих слов, а живыми отражениями своего времени. Несуразна критика с обзором воспоминаний, указующая некую усреднение-шаблонную линию поведения, выражений чувств и мыслей. Ведь это – отказ от правды, прямой отказ от себя, растворение своего <я" в нечто безликое.

Коллектив – условие существования и развития человечества. Однако что он без воли каждого? Что эта общность без яркости и талантливости каждого? Всякий отказ от себя в конечном итоге предполагает отказ от ответственности за справедливость в жизни. Без выработки оценки личной невозможна оценка общая. Они взаимодействуют, устанавливают друг друга.

У каждого-долг перед обществом. Долг в отстаивании идей (во всем своеобразии их приложения к жизни). И сила воспоминаний-в искренности. Только тогда это документ времени и истории.

В искренности и правде.

А "правда и состоит в том, чтобы говорить то, что думаешь, даже если заблуждаешься…"

Долгая жизнь Гаккеншмидта – результат сознательных усилий, настоящая организация жизни. Она была бы несравненно более долгой, если бы не концентрационный лагерь в годы первой мировой войны и не надрывные схватки на профессиональном ковре. Физические нагрузки наносят ущерб лишь в состоянии изнурения.

Думаю, что подлинный атлетизм – атлетизм не для рекордов и чемпионатов – это наибольшая приспособленность к физическим напряжениям, то есть отсутствие лишнего веса, высокая двигательная выносливость при определенном мускульном развитии. Это – настоящий идеал физически совершенного человека.

Спорт как средство оздоровления универсален, но не универсально его приложение в каждом случае. Нет и не может быть строго единой методики. Все надо переводить с коэффициентом поправки на себя. Это очень важно.

Человек не должен унижать себя не только физической немощью, но и дряблостью, безобразием.

Следует не забывать совет Декарта: "Наблюдайте за своим телом, если хотите, чтобы ваш ум работал правильно". Но я добавил бы: не только за телом. Любая мысль вообще переходит в физический строй человека. Тяжелые и унылые мысли калечат, радостные – оздоравливают. Счастлив, кто легок настроением.

И веса, предшествующие рекордам, уже освоенные сознанием поколений как доступные, обыденные, тоже входят определенным физическим изменением в наш строй. В том и заключается смысл освоения новых пределов. Для нас заурядны веса, которые поддавались с таким трудом нашим предшественникам и которые почтительно именовались рекордными. Сознание того, что данные веса уже взяты и освоены людьми, делает превращение их в тренировочные совсем простым делом, совершенно не сравнимым с преодолением принципиально нового рубежа.

Для большого спорта значение мысли много выше, чем даже для интеллектуальной деятельности, если сознавать, что каждая-каждая (!) непременно отзывается на физическом строе человека, а мысль упорная, волевая – непременно входит в физический строй человека

Всевластность мысли.

Я убежден: если есть недомогания (в том числе и самые серьезные), значит, нет духовной раскрепощенности, нет освобождения от страхов, тревог и нет светлого настроения во всех днях. Физической сутью жизни правит мысль.

Стремление к долголетию естественно, но погоня за ним вполне здоровых людей порой принимает формы подлинного аскетизма, чуть ли не умерщвления плоти.

Жалки все потуги обойти смерть – будь они диетофизического характера или победно-философского.

Мне кажется, жить надо мужественно – светло и мужественно.

Полнокровная, созидательная жизнь, не сосредоточенная на своих физических отправлениях и выхаживании себя,– вот что достойно уважения.

Как не припомнить слова столь почитаемого мной Александра Ивановича Герцена – свет-Герцена:

"Когда вся жизнь сойдет на самосохранение и на обдуманность… тогда прощай удвоенное биение сердца и все прекрасное и энергическое…"

Струятся сквозь пальцы воспоминания – и никакого следа, только память строк и какие-то бездушные предметы – свидетели прошлого.

Проходят призраки прошлого. В сердце то ласка, то боль, то стыд и досада… И над всем – лицо Жизни: понимание того, что есть высший смысл – жить в согласии с собой, не ломать себя, быть искренним…

Нет ничего выше самой Жизни. Ее дней, цвета, запаха.

Для счастья, хотя бы его подобия, неплохо бы не иметь памяти. Чтоб память ничего не копила. Бремя воспоминаний…

Несмотря на обилие ошибок и намеренных искажений, книга Дэвида Уэбстера "Тяжелая атлетика" – из самых полных.

По цифровому же материалу – все чемпионаты мира, все зафиксированные рекорды и т. п. – первенство за книгой Владана Михайловича "1896-1979. Тяжелая атлетика".

Уэбстер сочетает статистический материал с биографиями, описанием событий и характеристикой этапов развития силового спорта – пока единственный труд такого рода (В моей книге ничего об английском, немецком и французском силовом спорте, как и о десятках славных атлетов прошлого. К огорчению, это не позволяет сделать объем издания).

"Успехи атлетов СССР в сверхтяжелом весе совершенно феноменальны,-пишет Уэбстер в главе "Красные звезды" (с. 135).– В этой высшей категории американская монополия многие годы являлась незыблемой. Это – великие Джон Дэвис, Норберт Шемански и Пол Эндерсон. Так было до тех пор, пока с ними сначала не сравнялись, а затем и не затмили их Юрий Власов, Леонид Жаботинский и Василий Алексеев (против Алексеева американцы не выступали, некому было, а против Жаботинского один раз успешно отработал Джон Дьюб, выиграв чемпионат мира в сверхтяжелом весе осенью 1969 года; больше американцы действительно о себе не напоминали.-Ю. В.).

Юрий Власов одержал победу над Медведевым, отнял у него звание сильнейшего в мире – это случилось в 1959-м. Через год, на Олимпиаде в Риме, его сумма увеличилась на 37,5 кг (не совсем ясно, по отношению к какому результату.– Ю. В.). Он улучшил рекорды Эндерсона. Последовательно наращивая свои рекорды, Власов стал первым, кто взметнул над головой 450 фунтов (это 204 кг, но еще раньше я поднял 202 кг.-Ю. В.}. Он был непобедим до самого 1964 года –до Токио, где Жаботинский преподнес неожиданный сюрприз… Лучший результат Власова в олимпийской сумме – 580 кг.

Вероятно, он был самым мозговитым из всех сверхчемпионов. Он хорошо, всесторонне образован, у него большие интеллектуальные запросы, в особенности литературные.

Власов занялся атлетикой в 1954 году, будучи слушателем Военно-воздушной инженерной академии имени Жуковского. По профессии – радиоинженер, но увлекся писательством и значительное количество своих работ опубликовал, включая книгу коротких рассказов, которая хорошо распродавалась во время Олимпиады в Токио.

В мае 1968-го он освободился от службы в Советской Армии, где был лейтенантом (капитаном.– Ю. В.}, и тогда весь свой талант сосредоточил на литературе и одновременно начал работать тренером тяжелоатлетов в спортивном клубе "Труд" (несколько лет я прирабатывал тренером.-Ю. В.).

Его карьера блестяща. В мировом спорте ему сопутствовал триумф, какой только можно представить. Его наградили орденом Ленина. Но свое призвание он искал только в литературе и не смог нести двойное бремя – спорт и творчество…

Власов никогда не жалел тысячи часов, потраченных на тренировки. Спорт открыл ему мир, дал возможность познать интересных людей, дружить с коллегами. Самым близким ему среди атлетов был Курынов. В 1961 году, когда мы втроем бродили по Лондону и проводили время в содержательных разговорах, Власов был среди нас устным переводчиком. Он хорошо разработал свои планы. Он тогда говорил: "…пока есть надежда на успех, на удачу – надо выступать в состязаниях, бороться до того, пока почувствуешь, что достиг предела. Это мое "белое мгновение"!.."

Его первые рассказы построены на биографическом материале, на переживаниях памяти, на чувствах – они полны нервного напряжения. Став зрелым писателем, он избирает другие объекты. Но я с тех пор не видел его работ…"

Книга Д. Иванова "Сила самых сильных" мало достоверна в той части, где речь идет обо мне. К тому же автор не бывал на соревнованиях, о которых пишет. Чтобы судить, надо, по крайней мере, быть свидетелем. Ни в Риме, ни в Будапеште, ни в Стокгольме, ни в Токио Иванов не был. Его книга – это условный и пристрастный пересказ со слов других, не свидетельство очевидца, это подделка под правду, но не правда.

К сожалению, и остальные работы не отличают точность и соответствие фактам. А факты таковы. Я родился 5 декабря 1935 года в городе Макеевке Донецкой (бывшей Сталинской) области. Мой отец-Власов (Владимиров) Петр Парфенович – закончил Институт востоковедения в 1938 году, был представителем и связным Коминтерна при ЦК КПК в Яньани (Китай, провинция Шэньси) почти все годы второй мировой войны. Потом– дипломат. Скончался осенью 1953 года в возрасте сорока восьми лет в ранге Чрезвычайного и Полномочного Посла СССР в Бирме. Моя мать – Власова Мария Даниловна – из старинного рода кубанских казаков. Родилась и до двадцати трех лет жила в станице Мингрельской, по соседству с теми местами, которые описал Толстой в "Казаках". Любовью к книге я обязан матери, урожденной Лымарь.

В последние годы войны (1943-1945) она заведовала школьной библиотекой. Застарелый туберкулезный процесс лишал ее возможности любой другой работы. И вот эта библиотечная служба матери оказала решающее, я бы сказал, взрывное воздействие на меня. Я начал не продето читать – я читал запоем, нажив скоро близорукость, как и мой брат Борис.

Книги обрушились на мое сознание ледоходом. Некоторые из них вызывали подлинное потрясение. Я фантазировал, бредил, выдумывал…

В 1953 году я закончил Саратовское суворовское военное училище. В феврале 1959 года в звании лейтенанта закончил Военно-воздушную инженерную академию имени профессора Н. Е. Жуковского в Москве.

С весны 1960 года и по май 1968 года я служил инструктором по спорту в Центральном спортивном клубе армии (ЦСКА). В мае 1968 года по личной просьбе уволен в запас из кадров Советской Армии. Последнее воинское звание – инженер-капитан.

Наталья Никитична (моя бабушка по материнской, казачьей, линии) родила младшую дочь (для меня – тетю Юлю) на пятьдесят четвертом году жизни, а прожила Наталья Никитична, сохраняя полную память и силу, девяносто шесть лет, и каких лет,– вместивших гибель взрослых детей, разруху, эпидемии, голод, надрыв тяжкого труда первой мировой, гражданской и Отечественной войн.

Мой родной дядя (любимый бабушкин Вася) пал под Царицыном – есаул.

Старшая дочь – моя тетя – не вынесла позора гнусных приставаний богатого станичника и застрелилась еще до войны 1914 года. Вторая дочь сгинула вскоре после гражданской войны. Тогда же от потрясений угас далеко не старым дед Данила – почти в один год с моим прадедом Никитой – Георгиевским кавалером, получившим награду за бои под Плевной, он был станичным атаманом.

Два других моих родных дяди пали в Отечественную войну. И всех – оплакивали бабушка и моя мама с тетей Юлей.

Моя мама, Мария Даниловна, четвертая из выживших дочерей Натальи Никитичны (М. Д. Власова умерла 16 января 1987 года на восемьдесят втором году жизни).

…Такая уж у нас история – надо умудриться выжить.

Эта женская ветвь моего рода отличалась исключительной жизненной стойкостью. Корни этого рода уходили в Запорожскую Сечь. После разгона вольницы на Днепре Екатериной Второй мои предки подались на Кубань: лучше погибнуть в стычках с горцами, нежели тащить рабское ярмо крепостничества, из которого они уже один раз освободились…

С 1959 года я печатал очерки и рассказы. В 1964 году в издательстве "Молодая гвардия" выпустил сборник рассказов "Себя преодолеть" – тот самый, с крупным серебряным кругом на обложке. В 1972 году в издательстве "Советская Россия" я опубликовал повесть и рассказы в сборнике "Белое мгновение". В результате исследовательской работы в архивах, опросов очевидцев, используя материалы отца, его дневники (воссозданы строго документально), я напечатал в 1973 году в издательстве АПН книгу "Особый район Китая" под именем отца, точнее его псевдонимом – Владимиров. В 1976 году в издательстве "Советская Россия" выпустил первую книгу романа "Соленые радости".

Часто спрашивают: "Что легче – писать или поднимать тяжести?" Вопрос нелепый. Как писать, каков уровень твоего письма, твое отношение к этому письму… И опять-таки, как поднимать "железо"… Американский публицист Рэд Смит говорил: "Писать легко. Смотришь себе на каретку машинки, пока на лбу не выступят крошечные капельки крови…"

Я вошел в число первых атлетов страны зимним началом 1957 года – серией всесоюзных рекордов. Последний мировой рекорд установил 22 апреля 1967 года, выиграв чемпионат Москвы. Всего на моем счету двадцать девять мировых рекордов. Причем некоторые утяжелены сразу на десятки килограммов в одно выступление. В наше время такое лишь однажды удалось Полу Эндерсону. За мной двенадцать рекордов страны.

В жиме я установил шесть мировых рекордов: 186; 188,5; 190,5; 192,5; 196; 199 кг. В рывке-семь мировых рекордов: 151,5; 153; 155,5; 163; 168; 170,5; 172,5 кг. В толчковом движении-девять: 197,5; 202; 205; 206; 208; 210,5; 211; 212,5; 215,5 кг. В сумме троеборья семь: 537,5; 550; 552,5; 557,5; 562,5; 570; 580 кг (Данные из протоколов Международной федерации тяжелой атлетики. В таблице, приложенной к книге Владана Михайловича, путаница с моими рекордами).

Я выиграл пять титулов первого атлета мира и один – второго. Это победы на четырех чемпионатах мира: в Варшаве (1959), в Вене (1961), в Будапеште (1962), в Стокгольме (1963), а также на Олимпийских играх в Риме (1960). Звание второго атлета я получил на олимпийском турнире в Токио (1964). Я выиграл шесть чемпионатов Европы (1959– 1964). С 1960 года по всем статьям мной был завоеван титул "самый сильный человек в мире". С 1964 года по 1967-й я делил его с Жаботинским.

Мой рост-187 см (измерение 1980 года). Самый большой собственный вес в пору выступлений – 136,4 кг (на олимпийском турнире в Токио).

Я далеко не исчерпал свои возможности. Знаю, какие запасы силы таились во мне. Я никогда не соблюдал режим: как угодно ел, пил, спал. Пренебрегал отдыхом, отпусками, лечением, писал ночами. Моя сила, как и у моих товарищей, складывалась только из тренировок.

Я имел все существующие в то время спортивные титулы. И покинул спорт, владея тремя из четырех фиксируемых мировых рекордов (1964), то есть с полным силовым преимуществом.

В столкновениях за звание чемпиона мира я был самым легким в сравнении с моими прямыми соперниками, кроме Норба Шемански. Причем эта разница была порой более чем значительной – в десятки килограммов. В борьбе за превосходство в силе я никогда не обращался к увеличению личного веса как более скорому и безболезненному средству прибавления результата. Мой вес утяжелялся вместе с разработкой мускулатуры.

Я отказался от активных тренировок тотчас же после Олимпийских игр в Токио (1964). Но к осени 1966 года в моем бюджете обозначилась большая брешь. И тогда я решил заработать старым испытанным способом – рекордами; возобновил тренировки и выступил на чемпионате Москвьг-32 апреля 1967 года. Тогда я и присовокупил к списку своих рекордов последний– 199 кг в жиме. Меня хватило только на этот один рекорд. Я получил на руки 850 рублей. Спустя год я официально простился с большим спортом. 1 июня 1968 года "Советский спорт" в сообщении "Власов прощается с помостом" написал: "Юрий Власов, чье имя стало легендой…" Да-а, сэр…

Сила сохранялась (сохраняется, да и, по-видимому, будет сохраняться) в моих мышцах долго и без тренировок, причем на очень высоком уровне. Я уже не тренировался год, когда оказался в Норвегии. Публике объявили, что я буду поднимать двести килограммов. Тогда этот вес посильным был только для трех-четырех человек в мире. Публики для маленького зала оказалось больше чем достаточно. Никому не было дела до того, что я выступал в Норвегии с лекциями. И пришлось поднимать 200 кг – и я поднял их с запасом. И газеты сообщили об этом с восторгом. А я ведь не прикасался к грифу больше года. Вообще не приходил в зал!..

И в то же время я был свидетелем того, как чемпион из атлетов сверхтяжелого веса после месячного перерыва не мог взять в жиме 120 кг. Кстати, вот такие перерывы вообще хорошо выявляют искусственность или природность силы.

Я верю в любовь как основную силу преодоления сопротивления среды, сохранения личности и силу созидания всего достойного, единственную силу, которая организует жизнь, оберегает жизнь и превращает ее в то, во имя чего стоит бороться.

Дух должен преобладать над всем телесным и пошлым.

Лев Толстой писал: "…Человек признает себя Богом, и он прав, потому что Бог есть в нем; сознает себя свиньей, и он тоже прав, потому что свинья есть в нем. Но он жестоко ошибается, когда сознает свою свинью Богом…"

Чувства ненависти, презрения, если они не уравновешены чувством добра и действуют постоянно, годами, неизбежно ведут к саморазрушению, вырождению или сумеречному состоянию.

Люди неспокойны духом, бурлят, бунтуют по разным причинам, прежде всего, как мне кажется, из-за желания остаться людьми. И по существу, это не всегда осознанное чувство является и первоосновой литературы. Все великое, значительное рождается из этого чувства сохранить в себе человека.

"Цвет пепла, цвет бесполезно сожженной жизни…"

Ничего случайного в моих спортивных победах не было. Все, чего я добился, явилось результатом привязанности к силе. Я был верен ей с детских лет. С тех же лет делал все, чтобы развить силу. В этой работе я не знал жалости к себе. Безусловно, это закаляло волю. Но разве только одну волю? Разве победа над тяжестью, бессилием, преодоление страха перед испытанием не есть победа духа?..

Беды приходят сами, а к благу надо идти. И дорога эта чаще всего длинная, во всю жизнь, и надо не идти, а прорываться, теряя силу и близких, может быть, теряя все, кроме веры и убеждений…

С юношеских лет мне пришлись по душе слова Оливера Кромвеля:

счастливы нашедшие, но счастливы и ищущие… Есть слова, будто отлитые для тебя. В них все твое, не переставишь ни единой буквы.

"Быть ищущим – почти то же самое, что стать нашедшим; кто раз начал искать, тот не успокоится до конца. Счастливы нашедшие, но счастливы и ищущие!"

Счастливы ищущие!..

"Истину надо искать и принимать, отстраняя все посторонние для этого соображения, не исключая даже соображения добра. В этом состоит подчинение истине".

Жизнь научила меня своему пониманию счастья. Чтобы не ошибаться, быть по возможности счастливым, во всяком случае, не в большом разладе с собой, надо слушать сердце и не верить умным, логичным и самым привлекательным словам-расчетам, если от них оторвана душа…

Как я сейчас убеждаюсь, победа в Токио ничего не изменила бы в моей жизни. Ее не изменило бы и множество других, пусть самых фантастических успехов.

Лишь сила, постоянная и непреходящая, удерживает человека в сознании людей на уровне его внешних достоинств.

И все это тоже от справедливости силы.

Цинизм силы. Общество, сшитое силой. Жизнь, в которой высшее достоинство-сила. Всегда сила. Оправдание всего-сила.

Я имел честь выступать с такими замечательными атлетами и знатоками силы, как Александр Курынов, Виктор Бушуев, Рудольф Плюк-фельдер, Норберт Шемански, Томас Коно, Иосинобу Мияке, Иренеуш Палинский, Вольдемар Башановский, Луис Мартин…

Это было время спортивной борьбы на чистых мускулах. Наверное, к нашему счастью, все эти анаболические препараты и прочие восстановители силы были освоены широкой практикой спорта лишь во второй половине 60-х годов, когда все мы ушли из спорта. Мы знали лишь одну чистую, природную силу.

Как я убедился, главная причина неудач классных атлетов в соревнованиях – переутомление. Спортсмен не верит отдыху, старается побольше вместить в себя силы и поступает так тогда, когда это уже недопустимо.

Мои сбои в спорте тоже начались с усталости. Я накапливал физическую усталость до тех пор, пока не стала буксовать нервная система. Тут все в полном соответствии с римской поговоркой. Нервная система просто не хотела, точнее не могла служить двум богам с одинаковой истовостью – литературе и спорту рекордов. А я был, да и остаюсь, большим мастером жечь свечу жизни с обоих концов. Пусть так, но никогда не ложиться в яму судьбы.

Слышишь, никогда…

За тринадцать лет тренировок с тяжестями (1954-1967) я убедился, что физически способен переносить практически любые нагрузки, даже просто фантастические. Первой и единственной системой, которая сдавала, являлась нервная. На моих глазах по этой же причине вынуждены были уйти из сборной Курынов и, казалось бы, непробиваемо-невозмутимый Ломакин. Они ведь ничем не уступали соперникам, но вести тренировки на новом уровне уже не могли. Нервная система отказывалась руководить организмом на таких оборотах жизни. И подобных примеров сколько угодно.

Когда я вспоминаю прошлое, тренировки не представляются мне тягостными. Нет, это было счастье – черпать силу. Я любил ее и тренировался азартно. Самым неприятным, поистине перемалывающим душу и тело являлось ожидание соревнований. И чаще всего именно в этом ожидании теряются победы и рекорды…

Я ушел из спорта рекордов и чемпионатов мира, далеко не выбрав свою силу. Еще значительная часть результатов была в мышцах.

За десятилетие в большом спорте (1957-1967) я не имел ни единой нулевой оценки; считал их позором и делал все, чтобы в любом состоянии выступать достойно.

И единственным, постоянным тренером во всех испытаниях был Сурен Петрович Богдасаров.

"…Не для себя, для грядущих поколений эллины выявили ту истину, что не собственность и наслаждение, а борьба и стремление до конца жизни должны быть призванием человека и источником его радостей. Поэтому Олимпия остается и для нас священным местом, мы принесем в наш мир размах воодушевления, самоотверженную любовь к Родине, священный огонь искусства и силу, которую нам дает побеждающая все трудности радость" (Из доклада английского историка Эрнста Курциуса в январе 1852 года в Берлине об Олимпийских играх древности).

Спорт утверждает жизнь, и в этом его вечность. Он связан с проявлением жизни – ее физической активностью высшего порядка.

Русский журнал "Сила и здоровье" за 1912 год (№22-34) писал о возрождении Олимпийских игр и вообще о новом взгляде на физическую культуру и спорт:

"Всенародное правильное физическое воспитание, разумный спорт и захватывающие игры на свежем воздухе – вот путь к одной из величайших мировых целей: красота – сила – здоровье человека!..

Да, воскресшие Олимпиады должны быть тем великим испытанием, на котором каждая страна покажет, что она сделала за последние годы для возрождения культа красоты, похороненного вековым гнетом "христианнейшего изуверства, рабьего уродства моды и социальных ужасов "культурной жизни" человечества"".

В каждом человеке есть материал для того, чтобы воспитать в себе силу. В сильном же от природы человеке есть задатки для того, чтобы стать самым сильным, если его это привлекает. Но силу определяет воля. Единственный непреложный талант для силы, без которого она беспомощна,– воля, освещенная разумом.

.