СУФИЗМ 

Само слово имеет арабские корни— «шерсть», «носящий шерстяные одежды». Суфизм — мистико-аскетическое движение в исламе, зародившееся в середине VIII — начале IX века на территории современного Ирака и Сирии в среде странствующих сказителей и проповедников, участников пограничных войн с Византией, они принимали в свои ряды простых смертных — ремесленников, торговцев, частью также христиан, принявших ислам. В разные эпохи суфизм был распространён от Северо-Западной Африки до северных окраин Китая и Индонезии. 

В целом для суфизма характерны сочетание идеалистической метафизики ( Метафизика— противоположность диалектике: метод в изучении живой и неживой природы, основанный на незыблемой данности ( так было, так есть и впредь так будет ), когда вечные аспекты Природы изучаются изолированно друг от друга ) с особой аскетической практикой, учение о постепенном приближении адепта ( ученика ) через мистическую любовь к познанию Бога, важная роль духовного наставника ( шейху, муршиду, пиру ), ведущего адепта по пути к высшей истине. Отсюда стремление суфиев к интуитивному познанию, озарениям, экстазу, постигаемым путём особых танцев или многократного повторения монотонных формул, умерщвление плоти адепта.

В учении суфизма есть как бы несколько основ, заложенных его разными создателями и в разные времена, однако взаимопроникающие и обогащающие друг друга. Одна из таких основ — теория самонаблюдения над соотношением поступков человека и его сокровенных намерений с целью достижения высшей искренности перед Богом, что противопоставлялось лицемерию и показному благочестию духовенства. Другая основа суфизма — учение о мгновенном озарении суфия на пути к Богу, предусматривающее внутреннее очищение ( школа Маламатийа, Нишапур, IX век ). Ещё одна суфийская основа — учение о фана ( багдадская школа Джунайда ): мистическое растворение суфия в Боге, ведущее к сверхбытию ( бака ) — вечности в абсолюте. 

Все основы суфизма в конечном счёте, только в разной интерпретации, сводятся к трём этапам, которыми суфий приходит к конечной цели: первый этап мистического пути — шариат, то есть общемусульманский религиозный закон; второй — тарикат: суфийский личный путь каждого к абсолюту через обычную жизнь людей, от которой ни в коем случае не следует отгораживаться, «уходить в пещеру или в пустыню», но участвовать в ней конкретным делом, овладев в совершенстве одной или несколькими профессиями, и, исполняя дело, проповедовать среди людей суфийские истины; наконец, третий этап, хакикат — мистическое постижение Истины в Боге, когда дух суфия «сбрасывает цепи множественности», присущие материи, и приходит к единению с абсолютом, то есть становится бессмертным. 

В XII—XIII веках начинает складываться суфийское братство, отчасти подобное христианским монашеским орденам, хотя и менее строго организованное. 

Суфизм на протяжении следующих веков, превратившись в разновидность официального ислама, становится влиятельной религией в странах Ближнего и Дальнего Востока, его символика, образы, мироощущение пронизывают религиозную и светскую поэзию в вершинах её достижений — Руми, Хафиз, Джами, Ансари и другие.

В 2016 году в России в издательстве «Алгоритм» ( Москва ), вышла книга Руслана Владимировича Жуковца – психотерапевта, занимающегося духовными практиками, давно идущего по суфийскому Пути постижения Истины, автором 12 книг «Великие мистики как они есть». В главе «Загадка Георгия Гурджиева» автор пишет:

«Какие бы странные вещи ни рассказывал о себе Гурджиев и как бы он ни затуманивал своё прошлое – совершенно очевидно, что основное обучение он прошёл у суфиев. Четвёртый Путь строился по принципам суфийской Работы, пусть и с поправкой на уникальность подхода Гурджиева. Но суфийский Путь не подразумевает создания ашрамов, общин или монастырей, в которых люди живут и работают постоянно. Он проходит в гуще повседневной жизни, где искатель учится и терпению, и принятию, а также обнаружению Божественного Присутствия и проявлений Воли Бога. Суфийская работа не проводится в условиях искусственно созданной изоляции её участников, хотя иногда они, конечно, могут уединяться с целью выполнения каких – то, требующих этого, практик…

Идрис Шах говорил, что Гурджиев учился у суфиев, но так и не закончил своё обучение. Тем не менее это вовсе не означает того, что Гурджиев не поддерживал связи с определёнными суфийскими кругами и что его Работа была полностью независимой и выполнялась им на свой страх и риск. В тех же «Рассказах Вельзевула» есть места, указывающие на то, что Гурджиев был знаком с такими аспектами суфийской Работы, о которых нам не сможет рассказать ни один его ученик, потому что Работа эта ведётся скрытно. А знать о ней может только тот, кто принимал в ней участие, так что с Гурджиевым дела обстоят ещё сложнее, чем это кажется на первый взгляд.

Например: Гурджиев мог не закончить обучение у суфиев ровно потому, что перестал в нём нуждаться, или потому, что дальнейшее продвижение в рамках той версии суфизма, которую ему давали, стало невозможным. Не будем забывать о том, что разные ордена в суфизме имеют разную, что называется, «специализацию», а уникальное бытиё Гурджиева только до определённой степени могло вписаться в требования, предъявляемые к ученикам суфиев. Он был слишком силён, да ещё к тому же имел передачу увайси – то есть получил знание мистическим путём от кого-то из умерших прежде суфиев. Именно поэтому Гурджиев мог не закончить стандартных этапов суфийского обучения – поскольку в чём-то уже превосходил своих возможных учителей. Книжка Рафаэля Лефорта «Учителя Гурджиева» является очевидной подделкой, так что об истинных его учителях нам ничего не известно. В то же время Гурджиев вполне мог взять на себя миссию – принести на Запад новое знание и посмотреть, что из этого получится. В одном из своих текстов он упоминает, что направил более десятка человек в некие центры, где те смогут получить необходимое обучение. Сам же он, так получается, работал с теми, кто к подобному обучению в принципе не годился…

Ошо сравнивал положение мистика по отношению к обычному человеку следующим образом: мистик сидит на дереве, а человек – под деревом. И благодаря своей более высокой позиции мистик видит повозку, которая появляется на дороге, на несколько минут раньше человека, сидящего под деревом. То, что для человека является будущим, для мистика – уже настоящее. Допустим, что суфийские мистики знали об угрозе окончательной деградации суфизма и искали способы изменить эту ситуацию. В ортодоксальной среде сделать это было практически невозможно, потому что именно из-за её ортодоксальности он и стал вырождаться. Мистики не боятся нестандартных решений, а потому вполне возможно, что Гурджиев был направлен на Запад, чтобы проверить готовность людей к восприятию нового знания и новых практик. Суфии искали новые земли и новых людей, о чём прямо говорил Идрис Шах, первыми последователями которого стали приверженцы гурджиевского учения».

Далее, в следующей главе «Линия передачи», Руслан Жуковец пишет:

«В суфийской традиции различают несколько видов передачи духовного ( мистического ) знания. Есть передачи по наследству – от отца к сыну или от отца к приёмному ( духовно усыновлённому ) сыну. Сейчас, к сожалению, эти передачи стали основой для вырождения многих суфийских орденов, когда духовная власть передаётся по наследству без серьёзных на то оснований – в смысле уровня продвинутости сына или племянника на Пути. Теоретически сын суфийского Мастера или шейха может пройти весь Путь под руководством отца и занять его место вполне заслуженно. Но теперь мы видим несколько иную картину, где происходит не передача знания, а передача власти.

Есть также передача знания от Мастера к ученику, которая происходит в процессе обучения, за достаточно длительный отрезок времени. Что может быть передано за пределами слов? Как опыт Мастера может быть передан ученику наиболее полным образом? Насколько от них обоих зависит возможность осуществления подобной передачи? И вот странный ответ – если путь продолжается до самой смерти мистика, то при жизни всю возможную полноту опыта передать вообще невозможно, поскольку что-то происходит и открывается почти постоянно. Новые аспекты Истины, допустим, и так передаче не подлежат, но новый опыт всё равно приходит, так или иначе. Поэтому я бы сказал так – на каждом этапе Пути существует возможность передачи опыта, соответствующего этому этапу, или, если ученик приходит тогда, когда Мастер уже исчез в Боге, то остаётся одна из самых, наверное, эффективных практик передачи опыта в прямом контакте – исчезновение в Мастере. В суфизме эта практика имеет название «фана-фи-шейх», и она позволяет ученику попытаться объединить своё бытиё с бытиём Мастера, а через эту связь получить передачу знания и ускорить процесс своего продвижения на Пути.

Каждому этапу Пути соответствует свой опыт и своё знание. Всю их сумму вместить сразу невозможно. Точнее – невозможно обычным образом. А мистическая возможность передачи всего опыта сразу – возникает только тогда, когда в этом есть насущная, неотложная необходимость. Как правило, при прямом обучении и постоянной возможности контакта с Мастером она не возникает в принципе. Обучение идёт своим чередом, какие-то передачи всё время происходят, и ученику хватает этого с лихвой, особенно если он и так прикладывает к работе над собой максимум усилий. Поэтому происходит постепенная передача знания, которую каждый получает и усваивает ровно по мере готовности и необходимости в ней. В таком случае тех, кто получает передачу знания, может быть достаточно много, и она осуществляется порой почти незаметно для них…

Когда индивидуальный опыт Мастера получен в рамках следования определённому Пути, то Путь становится контекстом, в котором осуществляется передача. Тогда и возникает то, что называется линией Передачи, то есть возникает цепь преемственности Знания и Работы. В суфизме линия Передачи от живого Мастера называется силсилой и прослеживается обычно от пророка Мухаммада и праведных халифов до наших дней. Принадлежность к линии Передачи силсилы подразумевает получение разрешения на обучение людей и автоматически подтверждает легитимность действий шейха или Мастера. Это, что называется, видимая и задокументированная линия Передачи, которая позволяет защитить Работу от вторжения самозванцев и сохранить мистическое знание. А также передать духовную власть тому, кто этого по-настоящему заслуживает.

Силсила – в идеале – должна быть мистической передачей и опыта, и знания. Несмотря на некоторый бюрократизм, который выражен в получении иджазыновоиспечённым наставником, суть силсилы должна оставаться мистической. Иджаза – официальное разрешение на обучение людей – оформляется письменно, и фактически является официальным суфийским документом, который должен предъявляться по требованию и необходимости. А хранителем и проводником Знания, как я уже отмечал выше, становится новый шейх или Мастер.

Мистический Путь полон загадок и тайн, как, собственно, и вся наша жизнь. Порой он сохраняет сам себя, и тогда, когда нет возможности осуществить прямую передачу знания при жизни Мастера, это происходит после его смерти, без длительного обучения ученика. Мистик, получивший передачу подобным образом – от духа умершего человека – в суфизме называется увайси, по имени того, кто первым получил её от самого Пророка. Им был Увайс ал-Карани, который никогда не встречался с Мухаммадом, однако получил от него знание. Изменения, последовавшие вслед за этой передачей, произвели столь сильное впечатление на современников Увайса, что его имя стало нарицательным, дав название всем мистикам, получившим знание подобным же образом.

Есть примеры того, что феномен передачи опыта от духа умершего человека к духу человека живого ( образно говоря ) – существовал задолго до появления суфизма. Однако именно в суфизме сохранилось больше всего свидетельств этой передачи, и даже возник образ Хидра ( или Хызра ), который является суфиям когда во сне, когда наяву и наставляет их, то есть учит. Передаёт знание…

Эфирное тело живёт несколько дольше физического, тело ума – дольше эфирного. Ментальное тело, будучи полностью развитым при жизни человека, сохраняется ещё дольше, я бы сказал – на порядок дольше. За счет него и появляется возможность передачи знания после того, как физическое тело мистика прекратило своё существование. Там, на ментальном плане, и находится линия Передачи мистиков увайси, причём не одна…

Если искатель, получивший передачу увайси, не останавливается на достигнутом, то он в какой-то момент превосходит подаренный ему опыт, обретая собственную реализацию на Пути. Тогда эффект передачи заканчивается, и новоиспечённый мистик следует Богу, развивая в этом взаимодействии свою уникальность. Знание, полученное им с передачей, перестаёт быть очень важным и даже может быть подвергнуто критике, а также в чём-то уточнено и дополнено. В конце концов, мистик начинает опираться только на свой опыт, который тоже подвергается переоценке на каждой новой стадии Пути. А уже позже – после ухода мистика с физического плана нашей реальности – появляется возможность передать всю сумму этого опыта ( или хотя бы его главную часть ) тому, кто в нём нуждается. Так происходит сохранение знания и линии Передачи, и так обновляется и поддерживается мистическая Работа. Необходимость движет нашим миром, и раз существует такая – фантастическая с точки зрения не мистиков – линия Передачи, значит необходимость в поддержании мистической Работы столь высока, что даже смерть Мастера не является препятствием для её возобновления и продолжения. Видимо, ценность этой Работы, ведущейся незримо для людей, столь высока, что Господь – Милостью Своей – создал возможности для её продолжения в тех условиях, в которых, казалось бы, она должна исчезнуть. Поэтому линия Передачи увайси будет существовать столько, сколько будет существовать человечество, и новые мистики будут появляться словно из ниоткуда, возрождая и обновляя угасшую было Работу.

В заключение скажу, что в суфизме существовало несколько линий Передач увайси и та, к которой принадлежу я, имеет отношение к ордену Накшбанди. И хотя нельзя точно знать имена предшественников, поддерживавших и продолжавших эту линию Передачи – коих было немало! – мне известно, что и сам Бахауддин является одним из тех, кто тоже в ней состоял. При этом она была начата задолго до него, и мне не удаётся увидеть её начало. Подобные линии Передач увайси были и в других суфийских орденах, и передача опыта в них несла отпечаток особенностей практик каждого из них. Были ли прерваны эти линии Передачи, или они всё ещё активны – мне неизвестно. Однако было бы вполне логично предположить, что в мире снова и снова возникают как бы из ниоткуда новые мистики увайси – ведь Бог велик, а Милость его бесконечна».

Ну а далее, автор вообще в следующей главе «Я и Гурджиев» описывает совершенно фантастическо – мистическую историю, произошедшую с ним в жизни. Привожу её в сильном сокращении без потери смысла. Кто хочет ознакомиться с ней полностью, отсылаю тех читателей к его книге «Великие мистики как они есть». Итак, цитирую полностью далее Руслана Жуковца:

«Как и многие другие искатели, о Гурджиеве я узнал из книги Успенского «В поисках чудесного». Прочитал я её в начале 1993 года, и она произвела на меня весьма сильное впечатление. В первую очередь, конечно, впечатлял сам образ Гурджиева, нарисованный Успенским, – образ человека Знания, имеющего совершенно неординарные взгляды на все вещи; человека, владеющего невероятными способностями и силами, и вообще того, кто находится на совершенно ином уровне бытия по отношению к остальным. Если не брать во внимание содержание учения, излагаемого Успенским в своей книге, то одного образа Мастера уже хватало для того, чтобы захотеть стать таким же сильным и мудрым, как он. Причём большинство тех, кто идёт в современные гурджиевские группы или кто заинтересовывается его учением, в первую очередь тянутся к образу Гурджиева, созданному и Успенским, и другими авторами мемуаров с названиями вроде «Непостижимый Гурджиев». К Гурджиеву, как правило, притягиваются те, кто ищет силу, и в меньшей степени – те, кому хочется создать в своих умах красивую, мистически обоснованную и притом непротиворечивую картину мира. Его идеи до сих пор остаются вполне оригинальными, хотя ( да простят меня его последователи! ) в массе своей не очень полезными с практической точки зрения. Точнее, попытки их применения на практике заводят людей в тупик размышлений и вообще в бесконечное умствование. Как, в конце концов, это произошло с самим Успенским.

Мне, конечно же, захотелось силы. Знание, которое излагал Успенский, в целом было интересным, но значительная его часть на тот момент для меня не имела почти никакого значения. Я искал того, чего ищет каждый настоящий искатель, – не описания законов мира, которые хоть и давили на меня, но сделать с ними всё равно нельзя было ничего, – мне нужны были конкретные рецепты продвижения к тому состоянию бытия, которым обладал Гурджиев. Их нигде не было, но, как я понимаю сейчас, и быть не могло.

Существует множество ситуаций и состояний, которых нельзя понять умом; их можно только пережить, а ум потом подберёт некие слова для описания пережитого. Вера в силу ума или, если угодно, разума очень распространена среди современных атеистически обусловленных людей. Им кажется, что можно понять всё, что хорошо разъяснено, и поэтому интеллектуалы обычно живут иллюзией понимания в том, что касается внутренней работы и мистического опыта. И судьба, и опыт Гурджиева были слишком уникальными, чтобы пытаться передавать их словами, к тому же его Работа требовала привлечения к себе внимания, и таинственность Учителя и источника учения были частью замысла по её воплощению. Описывать упражнения, которыми занимался Гурджиев в разных местах под руководством разных людей, было бессмысленным в силу того, что они должны были выполняться под руководством; к тому же тогда ещё была сильна тенденция скрывать практики и знания от непосвящённых. Мистический Путь был уделом избранных, и это подчеркивалось внешней секретностью деятельности суфийских орденов и секретностью их практик. Теперь многие знания стали открытыми, и в силу этого их немедленно извратили, а мистический Путь как был уделом избранных, так и остался.

При этом Гурджиев не был Учителем мистического Пути, хотя, несомненно, являлся Мастером, но цель его работы с западными людьми была иной. Он сам об этом писал, но люди обычно не склонны воспринимать всерьёз то, что им не нравится, поэтому мало кто поверил тому, что его целью было продолжение исследования психологии человека. Западного человека, добавлю я от себя. При этом нельзя сказать, что к моменту начала своей Работы в России и потом на Западе Гурджиев не знал психологии человека. Он понимал её прекрасно, что абсолютно ясно следует из его опубликованных бесед с учениками и даже из той же книги «В поисках чудесного». Значит, его задачей было не столько исследование психологии, сколько изучение особенностей обусловленности западных людей, их типичных психоэмоциональных реакций и возможности проведения Работы с ними.